Большая коллекция рефератов

No Image
No Image

Счетчики

Реклама

No Image

Приказной язык московского государства

Приказной язык московского государства

Министерство образования Республики Беларусь

Белорусский государственный педагогический университет им. М.Танка

Приказной язык московского государства.

Выполнила студентка 4 курса

факультета русской филологии

гр.44

Петрова Рената Леонидовна

преподаватель:

Трутько Виктория Вячеславовна

Минск, 2008г.

В Московской Руси сложилось типичное для средневековья, для эпохи до формирования нации «двуязычие», господство в письменности церковного, «куль-тового», далекого от живой речи языка. На Руси не было еще в то время условий для создания литератур-ного языка, который обслуживал бы нужды литературы, науки и имел бы народно-разговорную основу: эти функции выполнял церковно-книжный, культовый язык. Русская нация в этот период еще не сложилась.

Другая особенность развития русского литературного языка в это время связана со своеобразием русского исторического процесса, а именно с тем фактом, что еще в недрах фео-дализма, до образования нации и «национальных связей в собственном смысле слова» в России сформировалось сильное централизованное государство. И хотя процесс образования централизованного государства завершился только во второй половине XVI в., при Иване Грозном, «первые кирпичи величественного здания русского цент-рализованного государства заложили еще отец и дед Ивана Грозного, великие князья московские и «государи всея Руси» Василий III и Иван III, а своими истоками объединение Руси уходит еще к более далеким време-нам, ко временам Дмитрия Донского и даже Ивана Даниловича Калиты, когда начала возвышаться Москва, впоследствии объединившая все русские земли».

Самый факт возникновения на северо-востоке Руси в этот период сильного централизованного государства способствовал развитию еще до образования великорус-ской нации наряду с книжно-литературным языком и другой разновидности русского письменного языка -- делового («приказного», от названия канцелярий -- при-казов) государственного языка Москвы, общепонятного и тесно связанного с живой народной речью. Здесь, не-сомненно, сказалась и традиция делового языка киев-ского периода, с которой, очевидно, связаны и некоторые архаические, элементы в деловых документах Москвы. Однако в целом деловой язык Московского государства не может выводиться из этой традиции: он развивался на основе живого московского говора XIV--XVII вв. Важно отметить еще одну черту делового языка Мо-сквы-- его общегосударственный характер и значитель-ную степень обработанности и нормализованности. Этот язык противопоставлен не только книжному церковно-славянскому, но в значительной мере и языку местных деловых письменностей, отражавших диалектную раз-дробленность языка феодальной Руси. Наличие мощного централизованного государства, даже при отсутствии еще подлинных национальных связей, обусловило победу московской нормы делового языка над местны-ми, областными тенденциями в письменности: это сказалось в постепенном вытеснении в деловой письмен-ности других городов диалектных черт, что свидетель-ствует о том, что примерно к XVI в. московский приказ-ный язык «становится единым общегосударственным языком Московского царства» .

Деловой язык Московской Руси основан на живой речи, на живом московском говоре. Московские грамоты и другие памятники деловой письменности фиксируют появление в языке складывающейся в тот период вели-корусской народности новых слов, не известных языку более ранних эпох. Так, исследователи приводят слова крестьянин (ср. более раннее смерд, сохранившееся в рассматриваемый период в новгородских грамотах), пашня, платье, кружево, камка, ожерелье, атлас, бархат, мельник, лавка, деревня, изба, алтын, деньга (но не раннее куна), стрелок, блюдце, бадья, бугай, пуговицы и др.; среди этих слов есть и тюркизмы, проникшие в живую речь русских людей (например, алтын, деньга).

Отчетливо обнаруживается близость делового языка к народно-разговорной речи в грамматике. Анализ па-мятников этого рода рисует выразительную картину развития грамматической системы русского языка. Так, в приказном языке воплощена новая, складывающаяся в этот период в народном языке система склонения су-ществительных, что отражено в фактах унификации разных старых типов склонения, в выдвижении рода как основы для новой группировки существительных, в отсутствии категории двойственного числа, отсутствии особой звательной формы, в росте форм родительного и местного падежей на («много прохладу», «на бере-гу») и др.

Широкое употребление в приказном языке старых форм дательного, творительного и мест-ного падежей множественного числа на ом, ы, ?х (ех) наряду с новыми на ам, ами, ах, не противоречит этому положению, если при-знать, что эти старые формы существовали в то время еще и в живом языке; если же считать это предположе-ние ошибочным, то старые падежные формы на ом, ы, ?х придется отнести за счет влияния книжного языка и старых традиций на приказный язык.

В приказном языке отчетливо выражена новая система про-шедшего времени глагола -- без аориста и имперфекта, с универсальной формой прошедшего времени, развив-шейся из старого перфекта. Известно, что перестройка системы прошедшего времени тесно связана с утверждением видовых значений глагольных основ, с оформле-нием четкого противопоставления совершенного и несовершенного вида, наметившегося еще в глубокой древности, но получившего развитие только после утраты аориста и имперфекта и окончательно установившегося, очевидно, к XVII в. Естественно, что в приказной речи этот процесс мог найти несравненно более четкое выра-жение, чем в книжно-литературном языке, где развитию этих видовых отношений препятствовала искусственно сохранившаяся система старых времен. В связи с этим находится и широкое развитие в деловой речи XVI-- XVII вв. глаголов многократного вида на -ыва, -ива. Приказный язык отразил также процесс образования деепричастия из нечленных причастий, причем господ-ствует русская форма на и, -че, а не книжная на -ще. Точно так же и во всех почти остальных категориях, где церковнославян-ская, или старая, форма противопоставлена русской, или новой, как книжная -- живой, деловая письменность отчетливо демонстрирует господство живых форм.

В синтаксисе приказного языка отмечают такие свойственные и ранее для киевского периода черты живого языка, как господство старых народно-разговор-ных так называемых паратактических форм связи, где различные смысловые отношения между предложениями выражены простым присоединением их друг к другу с помощью союзов и, а, иногда с указательными место-имениями и повторением определяемого слова, частые повторения предлогов (например, «у игумена у Саввы», «из их села из Федоровского», «в мою отчину в Яро-славль», «за мерин за гнедой» и т. д.), именительный прямого объекта при инфинитиве (типа «отсечь рука», «дать полтина» и под.) и ряд других явлений.

В то же время, однако, приказный язык -- это не про-стое «зеркальное» отражение бытовой речи, это язык, подвергшийся определенной литера-турной обработке и нормализации. Этот факт нашел выражение уже в орфографии памятников деловой письменности. Известно, что бытовое произношение вообще заметно отразилось в орфографии письменных памят-ников этого периода; к такого рода «фонетическим» на-писаниям можно отнести, например, многочисленные случаи отражения ассимиляции и диссимиляции соглас-ных типа слатко, зделать, здесь (вместо этимологически правильного с перед д), хто, написание во и ва вме-сто го в родительном падеже прилагательных и место-имений и др.; при этом надо заметить, что такого рода отклонения от старых, «этимологических» написаний встречаются не только в деловой письменности, но, хотя реже, и в произведениях книжной литературы, отражая некоторую орфографическую пестроту письменного язы-ка того времени вообще. Однако для большинства кате-горий такое нарушение традиционных орфографических норм вовсе не является сознательно и последовательно проведенной линией, как это имеет место в области форм; в отдельных случаях наблюдается определенное ограничение в отражении особенностей произношения; например, замена с через з перед звонкими соглас-ными вполне обычна в приставках и предлоге с, но озвончение согласных в корнях на письме отражается сравнительно редко и непоследовательно, переход груп-пы кт в хт часто в слове хто (кто), причем далеко не во всех деловых памятниках, но редко в других слу-чаях и т. д. Ряд особенностей живой московской речи в орфографии приказной письменности отражается сла-бо и случайно. К этого рода явлениям можно отнести и такую яркую черту, как аканье, занесенное в Москву выходцами с юга и закрепившееся в XVI--XVII вв. в московском говоре. Разумеется, написания, свидетель-ствующие об аканье, встречаются нередко в различных памятниках делового письма (по этим написаниям мы и узнаем о наличии такого произношения в Москве этого времени), но они являются лишь следствием невольного отклонения от традиционной «окающей» орфографии, ошибками писца. Это особенно ясно применительно к печатным произведениям деловой письменности; так, в Уложении 1649 г. аканье и яканье отразились в мини-мальной степени. Возможно, что закреплению аканья в орфографии препятствовала традиция окающего цер-ковного чтения. Как бы то ни было, орфография приказ-ных документов, как рукописных, так и в особенности печатных, не разрушает традиционную, сформировав-шуюся в церковно-книжной литературе орфографию, хотя и отличается кое в чем от нее. Можно указать и другие элементы «московского просторечия» XV-- XVII вв., не закрепившиеся в приказной речи, хотя в целом она основана на этом просторечии. «Раз-говорная речь московского люда с середины XVII века,-- замечает П. Я.Черных,-- характеризовалась целым ря-дом особенностей, отличавших ее не только от книжного церковнославянского языка, но даже от языка москов-ских приказов..., сложившегося на базе этого москов-ского просторечия».

Таким образом, в приказной речи тоже происходит отбор языковых средств из живой речи, обусловленный наличием связей этой разновидно-сти письменного языка с определенными литературными традициями. Эти традиции проявляются не только в ор-фографии, но и в самом языке деловых памятников. К этим книжным традициям надо отнести, в частности, некоторые трафаретные выражения -- чаще всего это зачины или концовки, закрепляющиеся за различными типами грамот; например, в завещаниях (так называе-мых «духовных грамотах») обычно употреблялись такие книжные выражения, как «при своем животе, целым сво-им умом» ивот здесь -- в значении «жизнь», что было свойственно старославянскому языку), «во имя отца, сына и святаго духа» и т. д.; во многих грамотах нахо-дим приписку «дана в граде» (с указанием города, где заключен документ), а не «городе», перед перечислением свидетелей, «послухов», присутствовавших при заключе-нии грамоты, часто писали «а на то послуси» -- с архаи-ческой формой именительного множественного, которая вообще чужда деловому языку в свободном, не связан-ном с трафаретом употреблении. Уже отмечалось, что аористы в этот период -- признак книжного языка, чуж-дый деловой речи, но в некоторых зачинах, в которых определяется характер грамоты, ее назначение, могли употребляться и аористы, например: се купи-- для купчих, се заложи -- для закладных, се разделишася -- для документов, закрепляющих раздел имущества между наследниками и т. д.; в судных грамотах встречается слово господин в звательной форме --как традиционное обращение к судье (господине); в официальных актах встречаем брате -- обращение к другому князю или ино-странному королю; к этим трафаретам надо отнести еще се аз, которое часто, впрочем, заменяется се яз -- с рус-ской огласовкой местоимения (если признать, что яз было живым словом русского языка в XVI--XVII вв.), всеа Руси -- при титуле великого князя и др.

Книжные элементы, однако, могли проникать в дело-вую письменность и вне этих трафаретов; так, книжные слова употреблялись при необходимости выразить такие понятия, для которых не было вполне адекватных средств выражения в бытовой речи.

Не совсем чужда книжному влиянию и грамматика в приказном языке. Выше говорилось, что в тех случаях, когда язык знал две формы -- книжную и разговор-ную-- приказный язык, в отличие от книжно-литератур-ного, предпочитал разговорную форму. Однако надо учесть, что книжные формы не были одинаковы со сто-роны своей стилистической выразительности. Если, на-пример, аорист и имперфект четко ощущались как фор-мы книжные, церковнославянские и поэтому приказный язык легко избегал их (если не считать отмеченных выше трафаретов), то такая форма, как инфинитив на -ти вместо новой живой формы на -ть, была менее выразительна и не казалась столь уж неприемлемой в приказной речи; формы прилагательных на -ыя в ро-дительном падеже женского рода ощущались, очевидно, как более чуждые живой речи, чем те же формы в име-нительном падеже множественного числа, и т. д. Упо-требление таких книжных, но стилистически маловыра-зительных форм в деловой письменности, впрочем, мо-жет быть, не столько факт морфологии, сколько орфографии, но и при таком понимании не снимается характеристика этих написаний как книжных. Надо еще заметить, что употребление книжного слова могло по-влечь за собой и оформление его книжными граммати-ческими средствами; бытовые слова, естественно, с тру-дом принимают книжные окончания.

Определенную литературную обработку материала живой речи отражает синтаксис делового языка. Исследователями древнерусского синтак-сиса сделаны очень интересные наблюдения над выра-боткой в деловых памятниках московской эпохи различ-ных способов подчинительной связи. Отмечено, что хотя здесь живут еще паратактические формы связи, однако формируются и различные типы подчинительных кон-струкций. Средства такой связи -- союзы, используемые для этой цели, берутся часто из живой речи, но сама схема таких конструкций нередко сложней и логически стройней, чем это было принято в разговорном языке; здесь отражены и оригинальные приемы, вырабатывае-мые в приказной письменности, а отчасти видны и следы книжных традиций. Приказные документы пользуются нередко и церковнославянскими или новыми книжными союзами в подчинительных конструкциях (например, понеже, дабы, поелику), эти союзы могли оказаться в приказной речи весьма устойчивыми и сохраниться в канцелярском языке и более поздней поры, став одной из примет «канцелярского слога».

Говоря о книжном влиянии в приказном языке, сле-дует учитывать еще его неравномерность в разных жан-рах деловой письменности. Так, духовные грамоты под-вержены этому влиянию в большей степени, чем другие типы грамот; частные акты ближе к живой речи, чем официально-государственные (например, дипломатиче-ские); вообще же грамоты менее нормализованы, чем крупные документы типа судебников, и тем более, чем печатная деловая письменность, например Уложение Алексея Михайловича 1649 г. Напечатанная книга, ра-зумеется, имела больший общественный вес, чем книга рукописная. Уже самый факт появления печатной книги не на церковнославянском языке должен был способ-ствовать влиянию и авторитету московского приказного языка как языка общегосударственного. Генрих Лудольф, несколько преувеличивая, утверждает, что Уло-жение 1649 г.-- это единственная книга, которая напе-чатана «на простом наречии», добавляя, впрочем, что и в ней «некоторые конструкции следуют славянской грам-матике, а не обычной разговорной речи».

Наконец, характеристика приказного языка будет не-полной, если не упомянуть о богатейшей юридической, государственной терминологии, которая не только отра-жалась, но в значительной мере вырабатывалась в дело-вой письменности Москвы -- названия разного рода ак-тов и документов, наименования официальных лиц, на-звания штрафов и повинностей и т. д.

Таким образом, кроме книжного литературного, цер-ковнославянского в своей основе, языка, Московская Русь знала и другой тип письменного языка -- язык де-ловой, приказный. Будучи основанным па живой, народ-но-разговорной речи Москвы XIV--XVII вв., отражая в той или иной степени особенности развития москов-ского говора, приказный язык не был в то же время механическим слепком живой речи; он представлял со-бой определенный тип литературного языка, и, как всякий литературный язык, он вырабатывал свои особенности, свои нормы, обусловленные характером письменных жанров, в которых он функционировал, и не всегда совпадавшие с бытовой речевой практикой.

Признаки влияния языка деловой письменности на другие области литературы обнаруживаются довольно рано.

Дело в том, что система русского литературного языка московской эпо-хи, главной чертой которой является противопоставление двух типов письменного языка -- книжно-литературного в публицистике, науке, повествовательно-исторической литературе и приказного в государственно-официальной, сфере -- эта система отражает лишь основные, ве-дущие линии развития литературного языка этого вре-мени, но в нее не укладываются все факты литературной жизни Московского государства, которая оказывается сложней и многогранней, чем эта схема. Уже в XV в., а более широко в XVI -- XVII вв., появляются такие литературные произведения, которые, не принадлежа по. своему жанру к собственно деловой литературе, тем не менее тяготеют к народно-разговорному языку и приказ-ной речи и очень далеки от традиций церковнославян-ской литературы как собственно по языку, так и по сло-гу. К произведениям этого рода относят «Хожение за три моря» Афанасия Никитина (XV в.), отчасти «Домострой» -- свод наставлений, касающихся норм поведе-ния, правил воспитания, а также организации домаш-него хозяйства («Домострой» возник в Новгороде, но, был отредактирован и упорядочен в Москве попом Силь-вестром, дополнившим его особой главой), публицисти-ческие произведения и челобитные Ивана Пересветова (XVI в.), повести об азовском осадном сидении и взятии Азова (XVIIв.), различного рода руководства хозяйственного, лечебного и иного характера и т. д. Для се- редины XVII в. надо особо назвать Памфлет Григория Котошихина «О России в царствование Алексея Михайловича».

В связи с этим часто говорят, что в это время происходит расширение функций приказного язы-ка, употребление его за пределами деловой сферы. Может быть, точней было бы сказать, что с XVI в. идет процесс расширения прав живой речи в письменном языке.


No Image
No Image No Image No Image


Опросы

Оцените наш сайт?

Кто на сайте?

Сейчас на сайте находятся:
345 гостей
No Image
Все права защищены © 2010
No Image